«И се мужа два с Ним глаголюща, яже беста Моисей и Илия: явлшася во славе, глаголаша же исход Его, его же хотяше скончати во Иерусалиме» (Лук.9:30—31).
И среди славы небожители говорят не о славе. После стольких благодеяний для людей, и после стольких оскорблений, со стороны людей, человечество Христа Иисуса осиявается на Фаворе славою божественною; Божество, скрывавшееся под завесою плоти, проявляется сквозь завесу плоти в своем величии и славе. О чем бы, казалось, приличнее всего говорить теперь явившимся Моисею и Илии, как не о славе, в которой они видят еще на земле Богочеловека-искупителя? Но — они говорят не о том. Они говорят о кресте и смерти, которые ожидают Господа в Иерусалиме.
Так ли мы поступаем, слушатели, в счастии? Так ли мы считаем нужными несчастия? В несчастии мы унываем, в счастии не думаем о несчастии, в том и другом случае поступаем так оттого, что не понимаем цены несчастий. Недавно посетил Господь страну нашу бедствиями. Все ли понимали значение сего посещения? Все ли теперь понимаем, как несчастия нужны и полезны, особенно для счастливцев мира?
Если небожители в славе Фаворской беседовали о скорбях: то, конечно, не лишнее дело для нас подумать о значении скорбей для детей счастия.
Бог справедлив. Он не опускает из виду ни одного доброго нашего дела, даже ни одной доброй мысли. За Ним не пропадает и слеза покаяния. Но Он и не воздает более, чем кто стoит. Избави Бог несчастия — видеть между нами таких, которые не делали бы ничего кроме зла. Почти каждый, сколько видим, делает что-нибудь доброе. И Бог справедливый наделяет каждого благами, но не более, чем кто стoит. Оттого-то Авраам сказал богачу: «ты получил блага в земнойжизни твоей, а Лазарь страдал» (Лк.16:25). Это значит, что богачу заплачено в земной жизни за все что следовало, а Лазаря оставалось наградить там — за гробом. Таким образом недобрые счастливцы мира получают за свои кое-какие добрые дела награду здесь и уже не имеют ее там. — Как же не желать после сего, чтобы довелось пострадать лучше здесь, во времени, чем страдать там, — вечно? Что значат все возможные утешения времени в сравнении с вечностию мук? Чтo значат всевозможные бедствия времени в сравнении с вечностию блаженства? Только счастлив и счастливец мира, когда чувствуя ничтожество счастия земного, воздыхает о радостях неба и тайными скорбями покаяния готовит себе лучшую долю в вечности.
Бог — благ. Он желает нам покоя и счастия. Но что делать с нами, когда покой земной обращается нам не в пользу, а во вред? Бог — благ. Целая вечность блаженства неизобразимого приготовлена Им для нас. Но — здесь все мы больные, для которых нужны лекарства горькие. Все мы — дети Адама; все любим жить более для плоти, чем для духа. Так всегда бывает с нами, тем более тогда, как счастие земное манит нас к покою плоти и доставляет средства выполнять все желания плоти. Как легко счастие земное расслабляет самый крепкий дух! Премудрый не был из числа слабых, а он молил Бога: «не даждь ми… богатства…, да не насыщся лож буду и реку: кто мя видит?» (Притч.30:8—9). Среди покоя внешнего, при готовых способах жить по желаниям грешной души, счастливец мира занят только тем, как удовлетворять желаниям плоти своей. А душа, которая больше плоти? А дух, который так незаменим ничем земным? Они забыты. Счастливец питает и утучняет плоть, которую надлежало бы распинать с ее страстями и влечениями, а душа — остается без пищи и питья небесного. И вот человек, украшенный образом Божиим, приложися скотом несмысленным и уподобися им. И вот христианин, возрожденный в купели крещения для жизни духовной, обогащенный неоценимыми небесными дарами благодати, валяется в грязи земной. Это жалко, очень жалко! Но тем не ограничивается несчастие больной души. Счастие земное, вместе с тем, как нежит и развивает чувственность, воспитывает помыслы и желания гордости. «Кто мя видит?»говорит тот, кому все удается, и не думает о том, что он сын грешной плоти, чадо гнева Божия.
Что же может привесть в сознание себя эту душу больную и не знающую своей болезни? Скорби, одни скорби. На первый раз они невольно оторвут ее от чувственных удовольствий, лишат то способов, то времени заниматься предметами суеты и унижения духовнаго; а там, при помощи Божией, она и сама мало-по-малу будет усматривать, как суетны, как низки, как недостойны бессмертной души чувственные удовольствия, которые дотоле страстно любила она, будет усматривать, как бесценно Царствие Божие, которое можем находить внутри себя, независимо от всех способов земного счастия. Скорби пробудят в ней воздыхания молитвенные о своих грехах, о своей бедности и унижении; амолитва прольет в сердце ее утешение, при котором забудутся земные утешения. Так она будет чаще и чаще уединяться и от скорбей и от радостей земных в потаенную клеть сердца своего и там беседовать с Богом сердца. Так, всякое несчастие, хотя на первый раз не кажется радостию, впоследствии доставляет мирный плод праведности тем, которые умеют пользоваться несчастием.
Посмотрим еще ближе, как действует на нас тот или другой вид счастия земного. Возьмем честь и славу земную. Сперва заботятся о чести, как будто только для нужд земной жизни. Но, достигнув одной чести, — почему, думают, не искать другой? Достигнув другой — почему не искать третьей? И вот уже душа зянята мыслями только о честях! Вот желания ее стремятся только к честям. Если и приходит ей иногда мысль о почести вышнего звания: она говорит себе: да, надобно подумать и о переходе в вечность, — но еще успею, а теперь так много дел нужных. Между тем время идет, не дожидаясь наших досугов для вечности. Между тем сердце честолюбца становится тверже для всего, кроме земной чести. Даже мысль о Боге великом и страшном редко приходит ему на ум и еще реже пробуждает страх и благоговение.
Точно то же бывает и с богатым счастливцем. Пусть собрал он довольно богатства: но он говорит: вот еще соберу и займусь употреблением его на дела добрые. Но чем более собирает, он, тем сильнее становится в нем любовь к богатству, тем больше он хочет собирать и меньше расточать. Вот еще соберу, думает он, и в старости буду помышлять об одном небе. Как будто старость и дала ему слово посетить его; как будто старость и обязалась сделать его щедрым. Бедняк не видит себя. И теперь оскорбляется он, когда просят у него помощи; и теперь знает он одно божество — тельца золотого. Что же будет в старости?
Скажите же, не милосердие ли Божие является для этих несчастных счастливцев мира, когда посылаются им несчастия для вразумления их? Что может дать им почувствовать, что они обманываются, отлагая от времени до времени покаяние? Что может вразумить их, что они — странники на земле, которым никто не сказал о времени возвращения их в отчизну? Что может показать им суету всех забот и трудов и крайнюю нищету, крайнее унижение души их? Если не принесут им пользы несчастия: то уже, конечно, не исцелит их счастие, которое так льстит страстям их. Тяжело честолюбцу, когда лишают его любимой чести: но посланное свыше лекарство окажет свое действие, более или менее ясно, более или менее глубоко сознает он, что земная слава — то же, что звук, то же, что движение воздуха, — не стoит и вздоха. Тяжело корыстолюбцу, когда лишают его любимого золота. Но не придет ли ему тогда невольно на мысль, что земное богатство, как ни береги его, ускользает из рук, — а нищим душею явиться туда — страшно!
Душа христианская! если ты употребляешь счастие свое во славу Божию, во благо свое и других, а между тем Господь посещает тебя скорбями: не скорби, а радуйся о Господе. Он хочет очистить тебя скорбями, как золото очищается огнем. Праведный Иов делал доброе и в счастии; но, испытанный скорбями, он стал образцем самой высокой преданности воле Божией.
Не будем, други мои, забываться в счастии. Будем на столько разумны, чтобы понимать и чувствовать значение счастия и несчастия земного для вечной жизни нашей, — и Господь Бог пребудет с нами во времени и в вечности. Аминь.
И среди славы небожители говорят не о славе. После стольких благодеяний для людей, и после стольких оскорблений, со стороны людей, человечество Христа Иисуса осиявается на Фаворе славою божественною; Божество, скрывавшееся под завесою плоти, проявляется сквозь завесу плоти в своем величии и славе. О чем бы, казалось, приличнее всего говорить теперь явившимся Моисею и Илии, как не о славе, в которой они видят еще на земле Богочеловека-искупителя? Но — они говорят не о том. Они говорят о кресте и смерти, которые ожидают Господа в Иерусалиме.
Так ли мы поступаем, слушатели, в счастии? Так ли мы считаем нужными несчастия? В несчастии мы унываем, в счастии не думаем о несчастии, в том и другом случае поступаем так оттого, что не понимаем цены несчастий. Недавно посетил Господь страну нашу бедствиями. Все ли понимали значение сего посещения? Все ли теперь понимаем, как несчастия нужны и полезны, особенно для счастливцев мира?
Если небожители в славе Фаворской беседовали о скорбях: то, конечно, не лишнее дело для нас подумать о значении скорбей для детей счастия.
Бог справедлив. Он не опускает из виду ни одного доброго нашего дела, даже ни одной доброй мысли. За Ним не пропадает и слеза покаяния. Но Он и не воздает более, чем кто стoит. Избави Бог несчастия — видеть между нами таких, которые не делали бы ничего кроме зла. Почти каждый, сколько видим, делает что-нибудь доброе. И Бог справедливый наделяет каждого благами, но не более, чем кто стoит. Оттого-то Авраам сказал богачу: «ты получил блага в земнойжизни твоей, а Лазарь страдал» (Лк.16:25). Это значит, что богачу заплачено в земной жизни за все что следовало, а Лазаря оставалось наградить там — за гробом. Таким образом недобрые счастливцы мира получают за свои кое-какие добрые дела награду здесь и уже не имеют ее там. — Как же не желать после сего, чтобы довелось пострадать лучше здесь, во времени, чем страдать там, — вечно? Что значат все возможные утешения времени в сравнении с вечностию мук? Чтo значат всевозможные бедствия времени в сравнении с вечностию блаженства? Только счастлив и счастливец мира, когда чувствуя ничтожество счастия земного, воздыхает о радостях неба и тайными скорбями покаяния готовит себе лучшую долю в вечности.
Бог — благ. Он желает нам покоя и счастия. Но что делать с нами, когда покой земной обращается нам не в пользу, а во вред? Бог — благ. Целая вечность блаженства неизобразимого приготовлена Им для нас. Но — здесь все мы больные, для которых нужны лекарства горькие. Все мы — дети Адама; все любим жить более для плоти, чем для духа. Так всегда бывает с нами, тем более тогда, как счастие земное манит нас к покою плоти и доставляет средства выполнять все желания плоти. Как легко счастие земное расслабляет самый крепкий дух! Премудрый не был из числа слабых, а он молил Бога: «не даждь ми… богатства…, да не насыщся лож буду и реку: кто мя видит?» (Притч.30:8—9). Среди покоя внешнего, при готовых способах жить по желаниям грешной души, счастливец мира занят только тем, как удовлетворять желаниям плоти своей. А душа, которая больше плоти? А дух, который так незаменим ничем земным? Они забыты. Счастливец питает и утучняет плоть, которую надлежало бы распинать с ее страстями и влечениями, а душа — остается без пищи и питья небесного. И вот человек, украшенный образом Божиим, приложися скотом несмысленным и уподобися им. И вот христианин, возрожденный в купели крещения для жизни духовной, обогащенный неоценимыми небесными дарами благодати, валяется в грязи земной. Это жалко, очень жалко! Но тем не ограничивается несчастие больной души. Счастие земное, вместе с тем, как нежит и развивает чувственность, воспитывает помыслы и желания гордости. «Кто мя видит?»говорит тот, кому все удается, и не думает о том, что он сын грешной плоти, чадо гнева Божия.
Что же может привесть в сознание себя эту душу больную и не знающую своей болезни? Скорби, одни скорби. На первый раз они невольно оторвут ее от чувственных удовольствий, лишат то способов, то времени заниматься предметами суеты и унижения духовнаго; а там, при помощи Божией, она и сама мало-по-малу будет усматривать, как суетны, как низки, как недостойны бессмертной души чувственные удовольствия, которые дотоле страстно любила она, будет усматривать, как бесценно Царствие Божие, которое можем находить внутри себя, независимо от всех способов земного счастия. Скорби пробудят в ней воздыхания молитвенные о своих грехах, о своей бедности и унижении; амолитва прольет в сердце ее утешение, при котором забудутся земные утешения. Так она будет чаще и чаще уединяться и от скорбей и от радостей земных в потаенную клеть сердца своего и там беседовать с Богом сердца. Так, всякое несчастие, хотя на первый раз не кажется радостию, впоследствии доставляет мирный плод праведности тем, которые умеют пользоваться несчастием.
Посмотрим еще ближе, как действует на нас тот или другой вид счастия земного. Возьмем честь и славу земную. Сперва заботятся о чести, как будто только для нужд земной жизни. Но, достигнув одной чести, — почему, думают, не искать другой? Достигнув другой — почему не искать третьей? И вот уже душа зянята мыслями только о честях! Вот желания ее стремятся только к честям. Если и приходит ей иногда мысль о почести вышнего звания: она говорит себе: да, надобно подумать и о переходе в вечность, — но еще успею, а теперь так много дел нужных. Между тем время идет, не дожидаясь наших досугов для вечности. Между тем сердце честолюбца становится тверже для всего, кроме земной чести. Даже мысль о Боге великом и страшном редко приходит ему на ум и еще реже пробуждает страх и благоговение.
Точно то же бывает и с богатым счастливцем. Пусть собрал он довольно богатства: но он говорит: вот еще соберу и займусь употреблением его на дела добрые. Но чем более собирает, он, тем сильнее становится в нем любовь к богатству, тем больше он хочет собирать и меньше расточать. Вот еще соберу, думает он, и в старости буду помышлять об одном небе. Как будто старость и дала ему слово посетить его; как будто старость и обязалась сделать его щедрым. Бедняк не видит себя. И теперь оскорбляется он, когда просят у него помощи; и теперь знает он одно божество — тельца золотого. Что же будет в старости?
Скажите же, не милосердие ли Божие является для этих несчастных счастливцев мира, когда посылаются им несчастия для вразумления их? Что может дать им почувствовать, что они обманываются, отлагая от времени до времени покаяние? Что может вразумить их, что они — странники на земле, которым никто не сказал о времени возвращения их в отчизну? Что может показать им суету всех забот и трудов и крайнюю нищету, крайнее унижение души их? Если не принесут им пользы несчастия: то уже, конечно, не исцелит их счастие, которое так льстит страстям их. Тяжело честолюбцу, когда лишают его любимой чести: но посланное свыше лекарство окажет свое действие, более или менее ясно, более или менее глубоко сознает он, что земная слава — то же, что звук, то же, что движение воздуха, — не стoит и вздоха. Тяжело корыстолюбцу, когда лишают его любимого золота. Но не придет ли ему тогда невольно на мысль, что земное богатство, как ни береги его, ускользает из рук, — а нищим душею явиться туда — страшно!
Душа христианская! если ты употребляешь счастие свое во славу Божию, во благо свое и других, а между тем Господь посещает тебя скорбями: не скорби, а радуйся о Господе. Он хочет очистить тебя скорбями, как золото очищается огнем. Праведный Иов делал доброе и в счастии; но, испытанный скорбями, он стал образцем самой высокой преданности воле Божией.
Не будем, други мои, забываться в счастии. Будем на столько разумны, чтобы понимать и чувствовать значение счастия и несчастия земного для вечной жизни нашей, — и Господь Бог пребудет с нами во времени и в вечности. Аминь.
Филарет (Гумилевский), архиепископ Черниговский и Нежинский
Views (32)