Во имя Отца и Сына и Святого Духа.
Подготовительные седмицы к Великому посту ставят нас перед лицом нашей греховности; Великий же пост, который в песнях церковных называется весной духовной, зовет нас духом подняться, в сердце и в уме расцвести радостью и благоговением перед Христом и Его спасительным делом – ведь мы спасены, потому что мы Им любимы, – и перед великими чудесами и делами Господними. В сегодняшнем апостольском и евангельском чтениях нам открывается Божество, несравненность и величие Спасителя. Кто может прощать грехи на земле, как только Бог? – спрашивают люди. И Спаситель, совершая чудо перед ними, утверждает, что так же, как Он может восстановить человека в плоти его, так же может Он восстановить и его цельность духовную, простив всякий грех, очистив от всякой нечистоты, восстановив в нем во славе и красоте Божий образ.
И еще: каждое воскресенье Великого поста будет говорить нам о том, как Господь изливает на нас Свою Божественную благодать. И мы называем ее Божественной по учению Православной Церкви, провозглашенному Святым Григорием Паламой, чей день мы сегодня празднуем. Он провозгласил, на основании опыта святых, что благодать Всесвятого Духа не есть нечто тварное, как это утверждают западные Церкви, а Самое Божество, изливающее на тварь, пронизывающее тварь до самых глубин, и делающее человека, по слову апостола Петра, причастником Божественной природы (2 Пет. 1, 4). Это учение, основанное на личном опыте святых и на опыте всей Церкви в ее совокупности, является, может быть, самой великой нашей радостью: мы способны не только стать духоносными в каком-то переносном смысле, но подлинно богоносными, став, через благодать, которая есть Самое Божество, причастниками Божественной жизни и Божественной природы. Это – слава человеческая, это – призвание наше; и поэтому говорит и святой Ириней Лионский, что слава Божия, сияние Божие, Божие торжество – это человек, выросший в полную меру своего величия. Это наше призвание, это голос Божий, обращенный к нам, зовущий нас стать тем, чем Бог нас задумал, стать тем, чем Он нас восхотел.
Сегодня же мы празднуем память святителя Григория Паламы и вспоминаем не только его благочестивое житие, но и, прежде всего, его возвышенное учение. Этот подвижник благочестия происходил из знатного рода. Его отец, министр при дворе византийского императора, будучи мирянином, необыкновенно преуспевал в умном делании. Надо думать, что и всех своих детей он наставлял соответствующим образом. Известно, что сам святой Григорий Палама — он упоминает об этом в своих писаниях, так же говорят и другие источники — был учеником митрополита Феолипта, знаменитого святителя и наставника умного делания. После смерти отца Григорий Палама, даже не окончив обучения (хотя он мог бы получить блестящее по тем временам образование), уговорил всю свою семью разойтись по монастырям. Он все оставил и ушел с братьями на Афон, а свою мать с сестрами определил в девичий монастырь. Казалось бы, этот человек, искавший только уединения, должен был так и окончить свои дни в покаянии. Почти сразу после своего пришествия на Афон он предал себя в послушание духоносным старцам и подвизался в отшельничестве. Но случилось так, что этому пустыннику и подвижнику понадобилось выступить на защиту Православия, а именно на защиту православных монахов-безмолвников от мирских мудрецов века сего, имевших ложные представления об умном делании.
В Солуни — это недалеко от Афона, нынешние Салоники, — жил некий философ Варлаам. Он был грек, происходил из южной области Италии, заселенной греками, и находился под влиянием западного католичества, хотя как будто бы принял Православие. Пользуясь тем почетом и уважением, которое ему как человеку, обратившемуся в Православие, оказали в Византии, в особенности при царском дворе, Варлаам, обладавший исключительным честолюбием, стал проповедовать свое учение. Он сравнивал светскую философию и вообще все мирские науки и искусства с подвижнической жизнью и говорил, что не только подвижники, но и сами пророки ничем не отличаются от языческих философов. Он утверждал, что познание, данное нам Богом через Откровение, равно знаниям, добытым естественным путем — через рассуждения и исследования. Кроме того, Варлаам сомневался в учении православных о благодати и в особенности критиковал то утверждение, что возможно непосредственно ее ощущать. А именно это испытывали подвижники во время глубочайшего погружения в молитву, то есть созерцали Божественный свет.
Григорий Палама вынужден был защищать Православие. Сначала против ереси Варлаама он стал писать письма, потом особые произведения, которые назвал «Триадами», поскольку каждое из них состояло из трех частей. Всего было написано три «Триады». Впоследствии на соборах, созванных в Константинополе, эта ересь была осуждена, хотя и Григорий Палама завершил свое дело не без скорбей, ибо сначала осудили ересь Варлаама, а потом усомнились и в одном из положений учения самого святителя Григория. Его осудили как еретика, и он даже пробыл несколько лет в тюремном заключении. Но впоследствии новые соборы установили истину и учение Григория Паламы — а правильнее сказать, древнее учение святых отцов и всей Православной Церкви — восторжествовало.
В чем же оно состоит? В том, что познание, преподанное нам Духом Святым, является единственно истинным. Все остальное — это догадки, в лучшем случае подтверждающие богооткровенное учение, а в худшем — ничего собой не представляющие, ничего для нас не значащие. Все внешние учения для нас, скорее, какие-то призраки, чем действительность. Таким образом, святитель Григорий Палама предвосхитил борьбу с рационализмом, которая предстояла Церкви в последующие столетия. Начиная с XIV–XV веков на Западе происходило так называемое Возрождение, то есть возобновление языческого подхода к жизни, языческого отношения к познанию. Возникло сомнение в Божественном христианском откровении, а в конечном счете произошло и отвержение его. На протяжении многих столетий Церковь вела борьбу с самонадеянностью и даже обоготворением человеческого разума.
Святитель Григорий Палама также отстаивал учение о том, что Божественный свет, который подвижники — конечно, не все, но достигшие высочайшего преуспеяния — созерцают при своих высочайших духовных состояниях, есть слава и действие Божества. По учению же еретика Варлаама, Бог является совершенно непознаваемым, как бы замкнутым в Самом Себе, и мы знаем о Нем только то, что Он существует, знаем Его только из того, что Он Сам открыл о Себе. Непосредственного же, опытного знания о Боге мы как будто бы не можем иметь, потому что между Богом и творением, по учению Варлаама, как и по учению западной католической Церкви, — бесконечная пропасть. Отчасти это правильно, действительно пропасть между творением и Творцом бесконечна. Но она преодолевается той славой и тем Божественным действием, которые изливаются из Сущности Божией на всякое творение, в особенности творение разумное. Да и само творение — это Божественное действие. Все мы, как сказано в Священном Писании, в Боге живем, и движемся, и существуем (см. Деян. 17, 28). И потому это учение о Божественном свете, очень возвышенное и касающееся как будто бы только немногих высокопреуспевших подвижников благочестия, в действительности имеет значение для всякого самого простого, обыкновенного верующего, каждого православного христианина. Например, простой, по сравнению с образованными богословами, невежественный и ничего не понимающий человек, не знающий, может быть, ничего, кроме Символа Веры, тем не менее от всей души исповедует Пресвятую Троицу и искренне в своем сердце принимает это краткое учение. И эта вера есть также действие Божественной благодати.
Наша вера не плод нашего ума, каких-то рассуждений, приведших нас к правильным выводам, но Божественное действие. И наши мысли о вере — это нечто происходящее из той благодати, которая действует в нашей душе. Не будь непосредственного общения человека с Богом, этого преодоления Божеством пропасти между Ним и сотворенными существами, мы не знали бы и не могли ничего знать о Боге. Но все святые отцы, все угодники Божии: и ветхозаветные пророки, и апостолы, и подвижники благочестия, и православные богословы, и святители — познали Бога. И пророки получали откровения и пророчествовали именно этим Божественным действием — благодаря непосредственному общению с Божеством, прикосновению Божества к их душе и разуму.
Поэтому не нужно думать, во-первых, что учение святителя Григория Паламы является чем-то оригинальным — это учение древнейшее, идущее из апостольских времен; во-вторых — что к нам оно не имеет никакого отношения, потому что мы люди обыкновенные и это нас не касается. Не будь в нашей жизни того, о чем говорит это как будто бы отвлеченное учение, мы потеряли бы все: мы не чувствовали бы в своей душе никакого утешения ни во время молитвы, ни во время совершения над нами обрядов и Таинств Православной Церкви, и даже после самого Причащения мы оставались бы пустыми. Мы — люди грешные, даже многогрешные, недостойные называться православными, но благодать Божия касается и нас. Как она действует, мы часто видим в себе самих, в особенности по изменению, которое происходит в нашей душе после исповеди, причащения или усердной молитвы, или в других людях, наблюдая, допустим, как меняется лицо человека молящегося или причастившегося Святых Христовых Таин.
Что было бы с нами, если бы мы отвергли это учение и жили только одними заповедями, понимаемыми как некое предписание, как нравственный, моральный кодекс? Мы исполняем заповеди не для того только, чтобы быть нравственными, добрыми, ради собственно нравственности или добра, но ради Христа, то есть ради общения с Ним и через Него — с Пресвятой Троицей. И если в нас не будет благодатной жизни, то мы уже и не христиане. Апостол Павел говорит, что в последние времена будут люди, «имеющие вид благочестия, силы же его отрекшиеся» (2 Тим. 3, 5).
Божество на самом деле недостижимо, непознаваемо и бесконечно далеко от нас, но мы можем прикоснуться к Нему через ту благодать, то действие (по-гречески «энергия», правильнее перевести — «действование»), которое всегда изливается из Него, как из переполненной чаши. И если мы отвергнем учение о том, что непосредственное общение с Богом возможно, значит, мы превратимся именно в тех, которые имеют вид благочестия, а силы его отреклись. Тогда мы станем пустыми. Эту пустоту испытывают не только те, кто живет вне Православной Церкви, но и те, кто, пребывая в Церкви, на деле пренебрегает ее учением. Мы декларируем, что мы православные, мы номинально признаем православное учение, но в жизни им пренебрегаем. Но если мы будем исповедовать Православие и вместе с тем жить православно, тогда эти догматы — как будто бы отвлеченные, кажущиеся нам сейчас чем-то совершенно ненужным и не имеющим отношения к нам, людям, погруженным в житейскую суету, — станут нашей жизнью. И мы поймем, что они отнюдь не какая-то теория, но именно путь ко спасению и приобщению к Богу, путь к вечной жизни.
Вступим же в Великий пост так, чтобы вырасти в полную меру нашего человеческого достоинства, чтобы в нас воссияла слава Божия и чтобы через нас эта благодать распространилась и на всю вселенную, потому что апостол Павел говорит, что вся тварь стонет в ожидании момента, времени, когда явится слава сынов Божиих, когда человек станет достойным своего звания и всю тварь введет в Царство Божие.
Аминь!
текст отредактирован: Митрополит Антоний Сурожский и Схиархимандрит Авраам (Рейдман)
Views (48)